Конец смены, построение, сдача нормы, обыск... у тебя ничего не нашли, пронесло, кто дальше, Кошак? Кошак!
«10. По нахождению у существа нечеловеческого происхождения любого предмета,
возможного к использованию в качестве оружия, оно немедленно подлежит
взысканию первой степени тяжести.
11. Нахождение средств, теоретически могущих способствовать нарушению
целостности базы "Прорыв" и вероятному побегу существа нечеловеческого
происхождения или любым другим помехам в работе базы приравниваются к пункту 10»
А вы все, у кого ничего не нашли, идете теперь в барак, отдыхать и питаться. Если сможете.

Передаешь свою ношу Эркассэ — барак мастерских через стену, и щель в этой стене есть, конечно. Руда хорошая, но на меч еще маловато. Предупреждаешь Эркассэ — Рингвэ медленно «плывет на север». Жалко парня, но что можно сделать? Если бы знать его родительские имена, ну хоть одно, можно было бы притормозить процесс. Но и то — только притормозить. Рингвэ боится смерти, и как его лишить этого страха? Ты и сам, в общем-то... Тэлэри в Альквалондэ помнишь? Корабли в Лосгаре? И как, перед Судией предстать не страшно, Эктарион?
Нет. Уже не страшно. Но Рингвэ этот способ не пригодится.

Только успели затолкать в себя еду — опять построение. Кошака «отпускают на свободу» - а по следу волки. Волки возвращаются быстро. Веселые — забыли ключ от наручников, пришлось добыче руки отгрызть, чтобы снять. Посмотрели, работнички, поняли свое место? Марш обратно, отдыхайте пока. Скоро инспекция с Севера.
Теперь, кажется, только ты знаешь, где заначка с кинжалами.

Ми, ре, ми... соль, фа... ах ты, пальцы дрожат. Этот плач такой плач, все равно действует, хоть и врешь мелодию. Ты и дома был музыкантом так себе, а тут вовсе почти разучился. Все бесполезно, правда?
Си, ля, си, ля-фа... волк сел на пороге, подвывает мелодии, деликатно так. Волку нравится твоя флейта — она тоже умеет выть. И ты, Эктарион, умеешь, только скрываешь. Пусть уж плачет флейта. Что, кроме плача, ничего не получается? Ты же знал мелодии и повеселее? Ну, может, сложнее?

Госпожа-начальник-по-режиму не запрещает петь или вот дудеть, ей все равно, если это происходит в бараке. А вот Комендант... легок на помине.
С его точки зрения флейту иметь тебе не положено.
И когда он наконец уходит, оставив тебе флейту и разрешение упражняться, чтобы выступить потом, повеселить инспекцию с Севера, ты благодарен ему, Эктарион, да?

Подъем!
Построение. Норма, ЦУ, инспекция с Севера вот уже скоро, вот уже прямо сейчас. Очень хочется пропустить все мимо ушей, но когда кнут свистит так близко, поневоле прислушиваешься. Что?
- Хочешь уйти отсюда?
- Да! («Что я несу? Я еще никому не показал тайник!»)
- Вот именно поэтому ты никогда отсюда не уйдешь, - говорит тебе комендант.

И, уходя в шахту, по дороге ты думаешь — похоже, он знает, о чем говорит.

В шахет вы вдвоем с Рингвэ — Котеночка больше нет, Тинко перевели в мастерскую. Трудно работать плохо... вот Рингвэ и не может. Теперь он бесконвойный, и надо скрывать от него, когда опять прячешь на себе руду.
Построение!
Хорошо бы, инспекцию удалось просто перетерпеть. Ты же собираешься все перетерпеть, Эктарион, сбежать и вернуться на войну.
А вот и инспекция.

Молчите, молчите и стойте прямо, насколько можете. Хорошо, что под навесом, хорошо, что плотным строем — можно хотя бы за руку взять кого, ну вот Веллина — он-то уже встречался с... инспектором. Ничего другого хорошего не происходит. Гортхаур — это уже само по себе нехорошо.
Рингвэ единственный из вас отзывается ему, и называет его «господин». Звучит настолько чуждо, что даже хочется рассмеяться. Госпожа-начальник-по-режиму или Господин-Комендант — это все равно что прозвания, вроде ваших здешних — Зоркий, Жженый, Сплющенный, Кузнечик...
К этому ты уже привык, да?
Кстати, Тху назвал коменданта - Уголь. Это что-то значит, надо об этом подумать, но сейчас некогда. Сейчас всех разгонят обратно по местам.
Рингвэ чуть не носом роет, спешит — словно одержимый. Словно хочет вывернуть наизнанку всю гору и вытянуть из нее все до последней крошечки. Женщина наблюдает. Нет, не женщина. Не человек, не эльда... Майа.
Плохо. Нельзя сказать, что затянули с побегом, все еще и сейчас не вполне готовы, понятно было, что придется отложить — но теперь неизвестно, сколько вас до попытки дотянет.
Майа уходит. Рингвэ скорчился у твоих ног. Перебирает мелочь в отвале и бормочет, как ему надоело работать за всяких бездельников, и как мало делают все остальные. Сейчас он похож на тень себя прежнего, даже хуже — на злую насмешку над нолдо.
А ведь если ты сейчас оглушишь его и обрушишь штрек, Эктарион, у тебя из-за него будет гораздо меньше проблем. Жила выработана, крепь здесь так себе, даже Тху не докопается...
Нет.

Вторая проверка. Те же, комендант и Тху.

1. Основным смыслом содержания существа нечеловеческого происхождения в режимной базе "Прорыв" является его полезная работа.
Рингвэ отвечает Тху, говорит о страхе и смерти. Говорит так, что уже можно поверить, что он нарочно. Но это не нарочно. Это опора у него ушла, и ты чувствуешь острую жалость к товарищу — хотя товарищ как раз сейчас топит тебя самого, невольно выдавая вашу систему неторопливой работы и взаимоподдержки — совершенно нехитрую, кстати.
В первые месяцы здесь, самые тяжелые, зимние, когда ты еле таскал ноги, Рнгвэ и впрямь работал за двоих, и чем ты можешь ему за это отплатить? Убить его ты отказался, а вдруг ему да полегчало бы в Чертогах?
Это если он направится именно туда. В таком состоянии — не факт, что его фэа так поступила бы.
О своей подумай. И кто тебя тянул за длинный язык?
Какая разница теперь-то? За Рингвэ коменданта похвалили - «Хорошая работа». За тебя — нет. «А это — плохая». Уголь, похоже, тоже рискует на своей работе, как и любой из вас. Погоди-ка — а чем он отличается от вас?
А у тебя в это время одна мысль в голове — отнимется рука от прикосновения Тху или не отнимется? Нет, кажется, обошлось. И так ноги калечные, еще и без руки остаться было бы некстати.
Что, все хочешь вернуться на фронт, Эктарион?
Кажется, ты уже на фронте. Показать, где проходит линия боев?

Заодно у тебя есть шанс увидеть в действии, чем таким строго секретным занимаются в мастерской Эркассэ с помощником. Похоже, ради этой штуки Тху сюда и прибыл. А действие ее будут проверять на тебе.

И вот ты стоишь, руки скованы за деревом, за спиной, и думаешь — ну дурак я, дурак, зачем было есть то соленое мясо, мало ли что «съедобное — надо есть»? Теперь вот невыносимо хочется пить, и важно это, а не то, что на тебе сейчас испытают прибор, который должен, по идее, дробить скалы. Рингвэ может передвигаться свободно. И, кроме него, не у кого просить воды. И он приносит тебе воду, а что тебя удивляет?

Эркассэ отказывается испытывать на тебе свое изобретение. Тебе плохо слышно, как там обстоят дела, и целом предстоящее испытание тебя мало беспокоит. Что будет, то и будет. Страшнее, чем тогда, между двумя проверками в шахте — уже вряд ли. Да, точно, сейчас не страшно. Сейчас скорее скучно стоять и ждать, заняться нечем, разве что пытаться порвать наручники — одно из звеньев кажется слабее остальных, но чтобы ослабить его еще сильнее, нужно больше времени. Эркассэ — Жженый — отказывается напрочь, в процессе его отталкивают? Он падает на обожженный бок. И когда поднимается — на рукаве снова проступают сукровица и кровь. Так его ожог никогда не заживет. А изобретение — зеркало, кристалл, тонкий горячий луч света — испытывает кто-то другой, и ты легко отделываешься — узким неглубоким ожогом. Вместе с Эркассэ вас ведут в больничку — там нет ни противоожоговой мази, ни материала для перевязок, но вас хотя бы оставляют в покое.
Прости, говорит тебе Эркассэ. Ерунда, говоришь ты ему. Не бери в голову. Но все-таки испытания так проводить нельзя.
- Да, не на живом объекте...
- Не на объекте с неравномерной плотностью и переменной горючестью!
- Да, для начала лучше всего на листе бумаги!
И вы смеетесь там, в больничке, потому что вашу нолдорскую жажду знаний ничто не может истребить, даже здесь, хотя здесь лучше бы ее не было.
Госпожа-начальник-по-режиму разрешает вам обоим выпить немного вина — вино в лекарне есть всегда, но большей частью для нужд самого лекаря.
Долго сидеть там вам все равно не дают, успели только передохнуть, и Эркассэ получает от тебя еще руду и перепристраивает на себе оружие.

Построение.
Перед вами проходит девушка, эльда — всматривается в лица, вслушивается в дыхание. Черные сейчас в хорошем настроении — она говорит, что пришла искать любимого, ей сказали, что позволяют искать.
И вот вы стоите перед ней, здешняя инвалидная команда, в тряпках мерзкого желтоватого цвета — обожженный, слепой, хромой, безумный...
«Самые лучшие», говорит она.

После построения в шахту тебя уже не возвращают, отправляют в мастерскую, помогать Жженому — у него плохо работает поврежденная рука и он потребовал себе еще помощника, чтобы до отъезда Тху выдать рабочую модель изобретения. Ну, более рабочую. Реально помощник ему не нужен, и никакую модель он Тху не выдаст, но дают — надо пользоваться. Есть руда, есть взрывчатка, можно сделать маленькие взрывающиеся шарики с запалом и спрятать их на себе — там, где раньше прятал руду. Бежать — всем, но не раньше, чем закончится инспекция и Тху со свитой свалит подальше. Хватит на вас и волков, а уж Тху из вас сейчас никто не противник. Значит, надо просто подождать.

Праздник, с позволения сказать. Гости веселятся — по крайней мере, делают вид. Хозяева — тоже. И время от времени предлагают вам присоединиться. Волк зовет потанцевать с мечами. Приходится мысленно бить себя по рукам — нельзя. Уголь — комендант — идет в круг с Тху, они танцуют — сражаются — с кнутами в руках. Нельзя идти в тот же круг. Шаг туда будет шагом следом за Рингвэ, а он принес присягу Морготу, помнишь?
Музыка хороша, музыка всегда действует на тебя, но больные ноги напоминают — стоять. Нельзя.
А что можно? Охрана ослаблена, и ты переносишь ножи из дальнего тайника в тайник поближе. Охрана ослаблена так, что тебя подмывает просто пойти прочь — неспешно, спокойно, не останавливаясь... интересно, как скоро заметят?
Нет. Так, может быть, удастся сбежать одному, но бежать надо всем. И разрушить мастерскую с лабораторией.
Подходит Рингвэ — в новой одежде, с оружием на поясе. Что ты ему скажешь?

«Да падет рок нолдор через тебя на твоего нового господина вчетверо сильнее, чем через нас.»

Рингвэ бьет тебя по лицу, ты тоже наносишь удар — вас разводит Волк, и обещает, что вам дадут возможность померяться силами — в поединке.

Нет.

Теперь надо держаться как можно незаметнее, и, может быть, этого не произойдет. Только поединка с Рингвэ тебе не хватало.
Майа заходит в лабораторию, где Эркассэ отлаживает модель. Говорит, что вы тут зря упрямитесь, что есть способ стать свободным, и он легок и прост. Надо только отдать себя...

Морготу. Ну да, конееечно...

Ты зачем-то говоришь ей, что не станешь этого делать; более того — что твоя верность уже отдана и ты в ней более не волен, что твой вождь — Куруфин, сын Феанора. Зачем ты вообще разговариваешь с ней? Хочешь сам себе напомнить, что и почему ты делаешь? Ладно, уже недолго осталось, инспекция вот-вот закончится.

Эркассэ хочет назвать тебе свое настоящее имя. Ты отказываешься — вдруг тебе не удастся уйти или погибнуть, тогда лучше лишнего не знать. Он из вождей, конечно - незаметно так получилось, что он до некоторой степени управляет теперь и базой "Прорыв" - хотя бы до тех пор, пока удастся поддерживать видимость работы над установкой. Еще немного. А Вэллина ему удалось излечить от беспамятства,удалось поделиться силами. Теперь вы готовы бежать - Птица поведет слепого кузнеца, Тинко будет с Эркассэ, а где девушка?

В мастерскую приходит Уголь, держит в руках обнаженное оружие. Собрался кого-то зарубить? Нет, у него самого вид никакущий, и он просто держит клинки, будто не знает, что теперь с ними делать. Ты разделяешь с ним воду, словно с одним из вас — да, проблемы у него сходные. Тху отбыл, Тху недоволен, Уголь не выполнил свою работу — установка Жженого не готова к сроку. Как если бы Уголь был одним из вас... но вы не можете ему ничем помочь. Вы только можете его убить.

А ведь он пришел, чтобы вы его убили...

Удар, взрыв, стену мастерской сносит напрочь, и за спиной все разваливается на части — прочь, прочь отсюда, бежать.

Ты оставил флейту в мастерской, и ты не проследил, ушли ли кузнец и Птица, и ноги опять тебя подводят.
Взрыв — под ногами у кого-то из волков, но другой наносит тебе несколько ударов, и твой нож тебе мало помогает.
«Оглушен».

Ты приходишь в себя оттого, что тебя переворачивает и тормошит Рингвэ.
Что, добегался, рудничная крыса?
Привет, брат.
Раз уж ты жив и в сознании, надо вставать. Ты встаешь, заставляя слушаться калечные ноги, и рука нашаривает рукоять ножа. До сих пор ты, верно, лежал поверх него.
Это ты удачно упал, Эктарион.

Ты распрямляешься и наносишь удар первому, кто подворачивается. Это майа. Не повезло... или повезло, как посмотреть. Снова падаешь под ударами — чьими? - неважно. Над тобой небо и ты просто смотришь в небо. Майа склоняется к тебе и прикасается к груди, под сердцем, почти ласково.
«Убит».

Ты чист и легок, как прозрачное пламя — такое бывает, когда горит спирт, а сейчас огонь составляет все твое существо. Огонь и чистая радость.
Ты видишь других — Тинко, кузнец, кто-то еще — и Уголь. Похоже, только Вэллин сбежал, только Вэллин остался на войне, а этой земле. Но то, что вы здесь и таковы — самое лучшее, что могло произойти с тобой, и путь на Запад — единственный правильный для тебя, и нет ничего более естественного, чем войти в Предел Намо, потому что для тебя это не тюрьма — отныне ни для кого из вас никогда не будет никакой тюрьмы — но убежище, но новый дом.
«На Запад!»

С момента расставания перед Аглонской битвой Гэлвен более семи лет ничего не знала о судьбе своего мужа.
Прошло семь лет. В конце осени, когда начал падать первый снег, Гэлвен, жена Эктариона, почувствовала, что должна выйти из дома. Она стояла в саду, под кружащимися белыми хлопьями снега, и чувствовала, что Эктарион жив. Эктарион жив и тоже смотрит сейчас на первый снег. А до того он был, похоже, в могиле, и теперь его окружает то, что во много раз хуже той могилы.
Когда близкие нашли Гэлвен в саду, она плакала. Что случилось, - спросили ее. Муж мой, Эктарион, жив — был ее ответ.

Меньше года прошло, и на исходе лета, когда Гэлвен готовила — варенье варила, должно быть — она увидела вдруг, как пламя очага переменило цвет. Из ало-золотого оно стало белым и синим, легким и прозрачным — затем покинуло пределы очага, взметнулось до потолка и исчезло. И Гэлвен почувствовала те же радость и чистоту, котрые узнал Эктарион, умирая.
Должно быть, она уронила что-то и разбила — ее сестра вбежала в кухню и увидела, что Гэлвен смеется.
- Эктарион свободен, сестра, - сказала Гэлвен, смеясь. - Он свободен и вернулся домой.

Ох. Спасибо.

Да, спасибо

eamele, Alex Kerven, Спасибо вам за возможность в это влезть - и, главное, вылезть.

Из игротехники мне очень понравилась идея с ожерельями, кстати.

спасибо

ingadar, и тебе.

Еще раз спасибо за все. За игру, за общение и... за жизнь.

VincentoRK, спасибо.